О НАУКЕ ЖИТЬ.МОРУА
Воскресенье, 08 Февраля 2009 г. 18:54 (ссылка)
Процитировано 1 раз + в цитатник +поставить ссылку
Вам внушили, что мы живем на краю пропасти и что сознание смертельной опасности отнимает у нас последние крохи разума. Но люди всегда жили на краю пропасти, и это не мешало им любить, трудиться, созидать. Почему бы вам не последовать их примеру? Мне возразят: «Все изменилось. Людей прошлого поддерживала вера. К тому же им в отличие от нас не грозила опасность погиб¬нуть вместе с планетой, на которой они живут». А кто мешает верить и вам? Боги умерли? Думаю, они просто стали иными. Не забывайте, что в вас есть нечто более великое, чем вы сами; не забывайте, что это величие заложено в каждом человеке: недаром подлеца терзают угрызения совести; не забывайте, что общими усилиями можно предотвратить катастрофу и не дать земному шару погибнуть от рук его обитателей; не забывайте и о том, что, даже если мы идем по краю пропасти, ничто не толкает нас вниз...
Вам внушили, что старые моральные ценности канули в прош¬лое. Это ложь. Если вы присмотритесь к современному человеку, то под словесной шелухой обнаружите человека, каким он был во все времена. Писатели трубят о конце классической культуры. «Факты неумолимы,— говорят они.— Не подлежит сомнению, что XX век завершает пятитысячелетний период развития человечест¬ва — эру великих классических культур — и мы стоим на пороге новой эры... Она не будет иметь ни малейшего сходства с прошлой; прежде обновленная душа вселялась в исторически обусловлен¬ную оболочку; теперь новая душа оживит новое тело». Новая душа в новом теле? Ничего подобного. Я не верю ни в какое новое тело. Разве у нас не такие же сердце, печень, артерии, нервы, как у кро¬маньонцев? А что касается души, то моральные ценности — не бес¬смысленное изобретение дряхлых моралистов. Они потому и назы¬ваются ценностями, что без них невозможны ни дальнейшее раз¬витие общества, ни счастливая жизнь. Я напомню вам для начала несколько древних как мир истин, отменить которые не может ни технический прогресс, ни нигилистическая философия.
Во-первых, нельзя жить для себя. Думая только о себе, человек всегда найдет тысячу причин чувствовать себя несчастным. Никогда он не делал всего того, что хотел и должен был делать, никогда не получал всего того, чего, по его мнению, заслуживал, редко был лю¬бим так, как мечтал быть Любимым. Без конца пережевывая свое прошлое, он будет испытывать одни сожаления да угрызения сове¬сти, меж тем и то и другое бессмысленно. «Наши ошибки обречены на забвение, ничего иного не заслуживают». Зачеркнуть прошлое все равно невозможно, попытайтесь лучше создать настоящее, которым вы впоследствии сможете гордиться. Разлад с самим собой — худ¬шее из зол. Всякий, кто живет ради других — ради своей страны, ради женщины, ради творчества, ради голодающих или гонимых,— словно по волшебству забывает свою тоску и мелкие житейские неурядицы. «Подлинный внешний мир — это подлинный внутрен¬ний мир».
Второе правило — надо действовать. Вместо того чтобы жало¬ваться на абсурдность мира, постараемся преобразить тот уголок, куда забросила нас судьба. Мы не в силах изменить вселенную, да и не стремимся к этому- Наши цели ближе и проще: заниматься своим делом — правильно выбрать его, глубоко изучить и достичь в нем мастерства. У каждого свое поле деятельности: я пишу кни¬ги, столяр сколачивает мне книжный шкаф, постовой регулирует уличное движение, инженер делает расчеты, мэр управляет комму¬ной. Если человек в совершенстве овладел каким-нибудь ремеслом, работа приносит ему счастье. Даже в свободное время люди не си¬дят сложа руки — они занимаются такой, казалось бы, бесполез¬ной деятельностью, как игры и спорт. Регбист счастлив, даже ког¬да противник валит его в грязь. Что же касается полезных дел, то мы радуемся их результатам: деятельный мэр следит за порядком в го¬роде, деятельный священник пестует прихожан — и оба получают удовольствие от плодов своего труда.
Третье правило — надо верить в силу воли. Неверно, что будущее целиком и полностью предопределено. Великий человек может из¬менить ход истории. Тот, у кого достанет смелости захотеть, может изменить свое будущее. Безусловно, никто из нас не всемогущ; че¬ловеческая свобода имеет свои пределы. Она живет на границе воз¬можностей и желания. Не в моей власти помешать войне, но мои устные и письменные призывы, помноженные на призывы миллио¬нов других людей, ослабят угрозу войны.
«Надо каждое утро говорить себе: сегодня меня ждет встреча с глупцом, наглецом, грубияном, мошенником» (Марк Аврелий). И это чистая правда. Все эти пороки не что иное, как плоды неве¬жества; зато, попав в беду, вы совершенно неожиданно встретите в людях, которых вы считали равнодушными или легкомысленны¬ми, и беззаветную преданность, и нежную любовь, и постоянство. Благородства вы встретите не меньше, чем низости. Вы убедитесь, что даже злые люди способны на милосердие, ростовщики — на щедрость, а кокетки — на ласку,
Если Фортуна добра и тебе улыбается ясно,
Все устремляются с ней за колесницей твоей,
Но разразится гроза — и бегут, узнавать не желая,
Прочь от того, вслед за кем сонмом теснились вчера1.
1Овидий. Скорбные элегии. Кн. I, стих 9.
Так сказал Овидий; но он не прав: именно в горе вы обретете на¬стоящих друзей.
Если вам постоянно будет сопутствовать удача, то, сколь бы за¬служенной она ни была, у вас появятся враги. Это закон природы. Почему? Потому что найдутся люди, которых вы будете раздражать самим фактом своего существования. Невозможно нравиться всем. Успех восстановит против вас людей, которые мечтали о той же должности, добивались аплодисментов той же публики. Кроме того, успех развяжет вам язык, и вы неизбежно наговорите много лиш¬него; вы будете искренне высказывать свое мнение о людях, которые терпеть не могут искренности; ваши суждения будут переходить из уст в уста. Одно ироническое или суровое слово — и вы приобрете¬те себе врага на всю жизнь. Люди очень чувствительны к тому, как к ним относятся; малейшая критика ранит их, особенно если попа¬дает по больному месту. Они недоверчивы, как норовистые лошади, к которым надо приближаться с осторожностью, поглаживая их по боку.
«Неприязнь,— писал Спиноза,— это бунт души против како¬го-либо предмета, который, как мы знаем или предполагаем, вреден или враждебен нам по своей природе». Неприязнь — не ненависть. У нее нет определенной причины. Я могу не испытывать ни малей¬шей неприязни к человеку, чьи убеждения противоположны моим.
Впрочем, вернемся к вам; я хотел бы видеть вас великодушным и отважным, готовым одобрить всякую разумную реформу, даже если вам лично она невыгодна. Всегда боритесь с теми, кто разжига¬ет войну, против кого бы она ни была направлена. Однако, если вой¬на все же начнется, смело идите в бой, будьте хорошим солдатом, сражайтесь без страха и ненависти. «Порок развязывает войну; добродетель воюет за правое дело».
Последняя война, в которой Франция принимала уча¬стие — франко-прусская война 1870 года,— не нанесла нации не¬поправимого ущерба и в сравнении с бойнями XX века выглядит детской забавой. В начале XX века ходили слухи о возможности войны, но никто им не верил. Оружие в те времена было опасно только для тех, кто находился на поле боя; в тылу люди чувство¬вали себя почти в полной безопасности. Валютный курс был твердым; доллар стоил пять франков, фунт стерлингов — двадцать пять франков. Казалось, что такова воля провидения. Наши отцы продумывали будущее своих семей вплоть до мелочей. Налоги, пла¬та за жилье не выходили за пределы разумного. Не было никаких атомных реакций; твердые тела оставались твердыми. Девушки, как правило, вступали в брак девственницами. В сельском хозяйстве, промышленности, торговле сыновья приходили на смену отцам. Традиции соблюдались и в семейной жизни. А сегодня...»
Конечно, мне тоже нравилась жизнь начала века; в ту пору я был юн и доверчив. Но я прекрасно вижу, что эта идиллическая картина неверна. Мало кто мог без страха думать о будущем, массы были беззащитны перед лицом болезней или подступающей старости. Большая часть французов жила в нужде, без удобств, не имела до¬суга; работа пожирала все время; оплачиваемого отпуска не суще¬ствовало. Война, как показали события, была не за горами. Прямые налоги в самом деле были невелики, но государство не брало на себя забот, которые должно было бы брать; нищим, больным, престаре¬лым приходилось тяжелее, чем сегодня. Нет, нашему прошлому было далеко до золотого века. По правде говоря, я вообще не верю в золотой век; человек всегда остается человеком, то есть героем и зверем в одном лице.
Законы природы ничуть не изменились. «Прошлогодний снег был таким же белым, как сегодняшний. Его хлопья кружились так же легко и падали так же неслышно». Старея, народы идеализируют свое прошлое. «В доброе старое время,— говорят они.— В доброе старое время умели любить; в доброе старое время подростки ува¬жали старших и не носили ни черных1, ни золоченых курток». Это неправда. Не то чтобы сегодня все шло хорошо. Но все всегда было плохо. Женщины были добродетельнее? Девушки скромнее? Ни¬чуть. Никогда распущенность не была большей, чем во времена Лю¬довика XV. Мир в те времена не знал тревог? Наоборот. Религиозные войны XVI века были не менее жестоки, чем идеологические войны века XX. «Следует смириться с тем, что есть, и принять то, что при¬ходит ему на смену... Я живу в эпоху самолетов и не тоскую по дили¬жансу... Прошлогоднего снега не бывает. Есть снег и его белизна» (Габриель Делоне).
В конечном счете я счастлив, что живу в нашу удивительную эпоху. За эти полвека человек постиг больше секретов природы, чем наши предки за двадцать тысяч лет; он открыл такие богатые источ¬ники энергии и стал таким могущественным, что собственная сила может его погубить; он исследует космос и плавает в межпланетном
.
Общество изобилия
Прежде чем пойти дальше, я хочу вернуться к спору с вашим ровесником. «Добродетели, которые вы проповедуете,— говорил он мне,— имели, быть может, смысл в ту эпоху, когда человеку, чтобы выжить, приходилось трудиться непокладая рук, в эпоху, когда все¬го не хватало, когда изобилие было привилегией одного класса. Однако мы надеемся, что уже завтра все будут жить безбедно, жен¬щины получат возможность не работать, мужчины — выходить на пенсию в пятьдесят или даже в сорок лет. Мы надеемся, что наше поколение избавится от всех ваших предрассудков, всех ваших тра¬диций, всех ваших угрызений совести, потому что добьется самой последней свободы — свободы роскоши».
Да, все это мне известно, я читал книгу знаменитого американ¬ского профессора Гэлбрейта «Общество изобилия»*. Он утверждает, что в Соединенных Штатах число граждан, которым не хватает пи¬щи, одежды, жилья с каждым днем сокращается. Островки бедности все еще существуют? Они вот-вот исчезнут. Уже сейчас образы жиз¬ни различных классов приближаются друг к другу. Богатые больше не смеют (и не желают) выставлять свое богатство напоказ. На¬оборот, они предпочитают вести подчеркнуто богемный образ жизни. (В Париже молодые, да и не очень молодые жители богатых районов — VIII, XVI — валом валят на спектакли из жизни низов общества). У рабочего и среднего служащего есть машина, приличная квартира, телевизор. Рабочий перестал быть отвержен¬ным, который, прижавшись носом к стеклу, завистливо смотрит с улицы на праздник жизни. Стол у него, быть может, не очень изыс¬канный, но зато сытный и здоровый.
А завтра будет еще лучше. Нас уверяют, что общество достигнет такого изобилия, что сможет прокормить нетрудоспособных и не¬удачливых. Проблема уже не в том, чтобы производить то, что тре¬бует потребитель, но в том, чтобы убедить последнего потребить всю продукцию. Доказательство тому — расцвет рекламы. Чтобы пробудить аппетит у пещерных людей или индейских племен, не было нужды в рекламе. А в наши дни тому, кто не хочет выпускать товары себе в убыток, приходится соблазнять покупателей более элегантной машиной, более эротическим бельем, более роскошной обстановкой, короче говоря, искусственно создавать потребности.
Испокон веков считалось, что самое важное для страны — вы¬пуск продукции. Зачем, однако, выпускать предметы обихода, в ко¬торых становится все меньше и меньше нужды? Зачем выпускать товары, не пользующиеся спросом,— ведь это ведет к серьезным кризисам. Получается, что в доме у рядового покупателя должны, как в музее, храниться горы сокровищ. У него есть крыша над голо¬вой, пища, машина, телевизор? Не имеет значения, пусть изобретает себе новые потребности. Если он их не испытывает, ему поможет реклама. Но разве не очевидно, что, «когда один и тот же механизм удовлетворяет спрос и создает его, личность уподобляется белке в колесе: она силится поспеть за вращением колеса, которое враща¬ется исключительно ее усилиями».
Ваш сверстник полагает, что время, когда компьютеры и маши¬ны будут делать все, а мужчины и женщины будут дни и ночи напро¬лет предаваться любовным забавам, спортивным играм и занятиям искусством, не за горами, следовательно, важно уже сейчас сокра¬тить рабочий день и снизить пенсионный возраст. Я не согласен с ним. Во-первых, я что-то не вижу, чтобы человечество изнывало от изобилия. Во многих странах царят голод и нищета. Мы, богатые государства, должны оказать слаборазвитым странам серьезную по¬мощь, как из человеколюбия, так и для того, чтобы предотвратить всемирную трагедию. Вот задача, которая еще долго будет погло¬щать излишки промышленной и сельскохозяйственной продукции.
Пойдем дальше: как можно утверждать, что жители богатых стран не испытывают ни в чем нужды? Мы каждый день читаем о том, что многим людям не хватает жилья (я имею в виду не рос¬кошные виллы, а самые скромные квартиры); что не хватает боль¬ниц, а из тех, что есть, одни обветшали, другие плохо оборудованы; что шоссейные дороги уже не отвечают потребностям многочислен¬ных автомобилистов; что классы в школах и лицеях переполнены; что для научных исследований не хватает средств; что радио и теле¬видение ввиду финансовых затруднений вынуждены сократить свои программы. И это вы называете изобилием? Нам, французам, пред¬стоит еще работать и работать, чтобы достичь такого жизненного уровня, как в Америке; а американцам предстоит еще работать и работать, чтобы их государственные предприятия поднялись до уровня частных; и всем нам, народам, живущим в довольстве, пред¬стоит еще работать и работать, чтобы народы, живущие в нищете, начали жить по-человечески. Не рано ли отказываться от труда и осуждать его основания?
Вначале действовал закон: «В поте лица твоего будешь есть хлеб»*. Потом его то и дело стал заменять другой закон: «В поте лица чужого будешь есть хлеб». Вас прельщает закон: «В поте кно¬пок вычислительной машины будешь пить виски»? Быть может, та¬кой день и настанет. Но до него еще далеко. Запросы людей самых разных слоев общества, особенно молодежи, неуклонно растут. А ведь вы не хуже меня знаете, что разделить можно только то, что имеешь.
Итак, я не думаю, что ваше поколение доживет до двухчасового рабочего дня и пенсии в тридцать лет. И слава богу. Вы имели бы слишком жалкий вид.
Деньги
Презирать деньги легко человеку богатому или тому, кто лишен потребностей. Но есть ли люди, начисто лишенные потребностей? Самая непритязательная старушка должна где-то жить, как-то отапливать свое жилье, что-то есть. Обет бедности дает монах, а не монастырь, да и сам монах не живет святым духом. Я думаю, вы будете нормальным человеком: вам придется содержать жену, де¬тей. Доходы ваши должны несколько превышать расходы, чтобы вы могли откладывать на черный день. Конечно, государство платит по¬собие по болезни и пенсию по старости. Но ставки здесь самые низ¬кие, а о своей семье вам в любом случае придется позаботиться са¬мому.
Зарабатывать деньги — с большим или меньшим успехом — способен каждый, кто владеет каким-либо ремеслом и не увиливает от работы. Куда труднее распорядиться заработанными деньгами. Держать капитал в банке не так уж выгодно. Чтобы жить на ренту, надо иметь огромное состояние. Да к тому же за последние полве¬ка девальвации стали таким частым явлением, что капитал ваш мо¬жет растаять, как снег на солнце. Что же делать? Покупать акции, поскольку они представляют собой реальную ценность, а когда ва¬лютный курс падает, поднимаются в цене? Вас ждет несколько не¬приятных сюрпризов. Любая, даже самая процветающая отрасль промышленности может внезапно прийти в упадок из-за какого-нибудь изобретения, капризов моды или промахов руководства. У биржи свои перепады настроения, зависящие от политической обстановки; они непредсказуемы. Процентные бумаги, приносящие постоянный доход? Это разумно, особенно учитывая новые зако¬ны, но только при твердом валютном курсе. Покупать дома, участки? Еще недавно многие умные люди шли по этому пути, но нынче это не так выгодно, потому что налоги на недвижимое имущество сильно возросли. Коллекционировать картины, книги, антикварные вещи? Это занятие имеет то преимущество, что позволяет совмес¬тить приятное с полезным, только найдете ли вы покупателей, если захотите продать свою коллекцию? В эпохи кризисов любителей раритетов становится все меньше, в эпохи революций коллекции конфискуются.
Короче говоря, нечего и мечтать о том, чтобы абсолютно надеж¬но поместить деньги. Но это не значит, что вы не должны стремиться поместить их относительно надежно. Вспомните народную муд¬рость: «Не кладите все яйца в одну корзину»... Оставьте себе не¬сколько путей к отступлению. Осторожность — вещь похвальная, но нелегкая для человека с ограниченными средствами. Чтобы на¬полнить несколько корзин, надо иметь много яиц; чтобы прикрыть несколько путей отступления, надо иметь много боеприпасов. Быть может, вы захотите вложить все, что имеете, в какое-либо новое предприятие или научное исследование. Быть может, вы решите, что лучше все поставить на карту в надежде выиграть, чем постепенно проигрывать, играя по маленькой. Во всяком случае, старайтесь, чтобы расходы ваши были меньше доходов. Я говорю, старайтесь, потому что расходы нельзя ужимать до бесконечности, а доходы порой очень сильно колеблются.
Не говорите без крайней необходимости: «На худой конец возь¬му в долг». Влезать в долги всегда опасно. Самый дружелюбный кредитор станет лютым зверем, если утратит к вам доверие, и друж¬бе придет конец. Вы первый начнете избегать его, потому что он бу¬дет для вас живым укором. Даже если убыток для него не так чув¬ствителен, он не простит вам, что вы его подвели. Самая самоотвер¬женная семья устает давать деньги на несбыточные проекты. Иное дело, если ваше предприятие пойдет в гору. Став человеком опыт¬ным и платежеспособным, вы будете вправе прибегать к кредиту. Но не раньше, чем прикинете, какова будет ваша прибыль по самым скромным подсчетам. Никто не застрахован от случайностей, при¬чем чаще всего случайности эти бывают неприятного свойства. Мы так легко обольщаемся, когда речь идет о нашем будущем. Лучше сохранить то, что имеешь, чем идти на риск и все потерять.
Вы скажете: «Это не средство нажить состояние». Совсем наобо¬рот! Да и надо ли наживать состояние? Быть бедным и не иметь са¬мого необходимого — большое несчастье; не меньшее несчастье — родиться богатым. В этом случае человек вырастает, не общаясь по-настоящему с другими людьми, не разделяя их трудов, печалей, радостей. Он живет в пустыне, населенной метрдотелями. «Золотая молодежь» часто терпит поражение и впадает в нужду. Люди, кото¬рые начали с нуля и сами сколотили свое состояние, более человеч¬ны. Они помнят о том, кем они были. Правда, постепенно воспоми¬нания изглаживаются из их памяти. Наступает день, когда они на¬чинают мыслить как богачи. А ведь «новые идеи не рождаются в кварталах, где садятся обедать в белых манишках... Искусства убеждения недостает именно тем, кто в нем нуждается. Они слепы. Они теряют власть, потому что им не хватает знаний. Знания — до¬стояние бедняка». Желаю вам нажить среднее состояние, желаю вам нажить его своим трудом.
Нет ничего дурного в том, чтобы человек — инженер, коммерсант, художник — разбогател благодаря своим способностям и упорству. Напротив. Общество возвращает ему то, что получило от него.
Пиранделло был прав. В одном-единственном человеке совме¬щается сотня разных людей. Хорош он или дурен? И то и другое. Вы знаете это по себе, вы бываете нежным и жестоким, разумным и неистовым, мудрецом и безумцем. Это зависит от обстоятельств, от прочитанной книги, от советчиков, приятелей. Вспомните, напри¬мер, Шатобриана. В нем жили два человека: один — истово верую¬щий, христианин по рождению и воспитанию, другой — слабоволь¬ный грешник, гордец, распутник. Кто из них двоих Шатобриан? Ни тот ни* другой. Шатобриан был суммой. Вспомните Наполеона. Ка¬кой глава государства был столь же честолюбив? Какой завоеватель был столь же ненасытен? И тем не менее с какой сдержанностью, можно даже сказать, с какой скромностью рассуждал он о себе и сво¬ей судьбе! На острове Святой Елены из-под маски императора выг¬лянула душа младшего лейтенанта *, студента, мечтающего посе¬литься в Париже, жить на тридцать су в день и восхищаться игрой Тальма в пьесах Корнеля.
Кто же настоящий Наполеон? Да все. Причем каждый из них был искренним даже в собственных глазах. Ведь мы играем не толь¬ко перед другими, но и перед собой. Чувства и возраст изменяют нас, подобно тому как лучи прожектора превращают белую пачку балерины в желтую, розовую, голубую. Ваше юное я смеется сегодня над страстями стариков, а ведь и вас ждет то же самое, когда вы доживете до их лет. Свой отпечаток накладывает и профессия. Не¬годный мальчишка, накануне экзаменов раскроивший кулаком че¬люсть комиссару полиции, быть может, станет впоследствии мини¬стром юстиции или председателем апелляционного суда. Молодой поэт, зло насмехающийся над Французской академией, в один прек¬расный день под барабанный бой вступит под ее своды и, пьянея от счастья, обратится к академикам с благодарственной речью.
Перестаньте твер¬дить молодежи, что она несчастна; она сделает все необходимое, чтобы стать счастливой. «Лучше,— учил Спиноза,— беседовать с че¬ловеком о его свободе, чем о его рабстве». Это особенно справедливо по отношению к человеку молодому, и именно об этом моя книга.
